Творчество
"Мы потеряли великого русского поэта", - писал Максим Горький, потрясенный смертью Есенина. Он же говорил в те дни в связи с выходом первого тома Собрания стихотворений Есенина: "Какой чистый и какой русский поэт. Мне кажется, что его стихи очень многих отрезвят и приведут в себя....". Несколько позднее Горький сообщает жене пота - С. А. Толстой-Есениной, что он работает над очерком "Сергей Есенин" и просит ее прислать "две-три книжки наиболее бесстыдные и плохие книжки" о поэте, чтобы он мог возразить их авторам. Вскоре после этого Горький резко отрицательно отозвался о "Романе без вранья" А. Мариенгофа - воспоминаниях одного из имажинистских "собратьев" Есенина, который, будучи рядом с поэтом, не смог открыть для себя подлинного, настоящего Есенина, особенно - человека. "Фигура Есенина изображена им зло ", - с возмущением писал Горький по поводу книги Мариенгофа. Протестует Горький и против злых "ярлыков" Ивана Бунина, который, находясь в эмиграции, в своей статье "О самородках" назвал Есенина "хамом" и "жуликом".
Время, естественно, внесло уточнения в горьковские мысли и раздумья о Есенине. Но бесспорно одно: Горький всегда видел в Есенине великого русского поэта.
Глубоко национальная основа поэзии Есенина всегда волновала Алексея Толстого. Об этом он прямо и неоднократно заявлял и устно и печатно. Нам дорого и близко идущее из глубины души художника его проникновенное и мудрое слово о Есенине:
"Погиб величайший поэт... Он горел во время революции и задохнулся в будни...
Он ушел от деревни, но не пришел к городу. Последние годы его жизни были расточением его гения. Он расточал себя. Его поэзия есть как бы разбрасывание обеими пригоршнями сокровищ его души.
Считаю, что нация должна надеть траур по Есенину".
Сказал свое слово о Есенине и старейший пролетарский писатель Александр Серафимович. В архиве писателя сохранилась такая нескрываемо восторженная и принципиальнейшая запись о Есенине, относящаяся к 1926 году: "Это был великий художник. С огромной интуицией, с огромным творчеством, единственный в наше время поэт. Такой чудовищной способности изображения тончайших переживаний, самых нежнейших, самых интимнейших, - ни у кого из современников... Чудесное наследство".
Позднее, в 1928 году, А. Серафимович, говоря об отношении Есенина к революции и городу, отмечал, что поэт "оказался между двумя историческими жерновами", что он был "чужд машине, заводу и, стало быть - рабочему, а стало быть - революции".
Наследие Есенина было действительно чудесным. И далеко не случайно Госиздат вскоре после смерти Есенина вместо трехтомного собрания стихотворений, которое было подготовлено еще при жизни самим поэтом, решает выпустить полное собрание его стихотворений.
Писатель Дмитрий Фурманов, участвующий в подготовке собрания стихотворений Есенина, записывает после смерти поэта в своем дневнике: "...большое и доброе мы все потеряли. Такой это был органический, ароматный талант, этот Есенин, вся эта гамма простых и мудрых стихов - нет ей равного в том, что у нас перед глазами".
Попутчиком восставшего народа виделся Есенин в те годы молодому Александру Фадееву, активно связанному с РАППом. "Есенин, - подчеркивал он, - был и остался попутчиком революции".
Тогда же Владимир Маяковский, в сердце которого в те драматические дни рождались строки знаменитого стихотворения "Сергею Есенину", решительно выступил против панибратски-развязного, по существу, обывательского отношения к памяти поэта со стороны его некоторых "друзей" и "поклонников": "Сережа" как литературный факт - не существует. Есть поэт - Сергей Есенин. О таком просим и говорить.
Маяковский был искренне взволнован судьбой Есенина, с которым при жизни неоднократно встречался, спорил на литературных вечерах и в стихах; но особенно взволновала и потрясла Маяковского смерть Есенина, потрясла лично, по-человечески:
Вы ушли,
как говорится,
в мир иной.
Пустота...
Летите,
в звезды взрываясь.
Ни тебе аванса,
ни пивной.
Трезвость.
Нет, Есенин,
это не насмешка.
В горле
горе комом -
не смешок.
Вижу -
взрезанной рукой помешкав,
Собственных
костей
качаете мешок.
Стихотворение "Сергею Есенину" приоткрывает нам многое и в судьбе самого Маяковского, и вообще в судьбе большого, настоящего художника, жизнь которого чаще всего и неповторимо прекрасна, и сурово многотрудна.
С какой иронией, каким сарказмом поэт говорит о тех критиках-"доброжелателях", тех "провидцах", которые после смерти Есенина еще громче продолжали "сокрушаться" и "сетовать" на то, что он, Есенин, "порвав с деревней", "ушел в кабаки" и его "сгубила" богема.
Засосал меня песенный плен.
Осужден я на каторге чувств
Вертеть жернова поэм.
Это сказал Есенин; сказал о себе, но еще больше о судьбе каждого истинного поэта. Да, "каторга чувств", каторга поэтического озарения, - всегда счастье, всегда радость открытия новой красоты мира и человека! Но от художника-творца она - "каторга чувств" - неумолимо требует отдачи всей эмоциональной энергии души и сердца.
Природа до краев наполняет "кровью чувств" сердца и души великих художников слова. Она особенно щедра к ним, но вместе с тем и беспощадна. Идут годы. Поэт отважно штурмует одну творческую вершину за другой. Одна за другой они покоряются его вдохновенью. Но никто не знает, чего это ему стоит! Все больше расходует он эмоциональной энергии; все меньше остается в его душе, открытой нараспашку всем ветрам и бурям века, "крови чувств"... Тогда-то и приходит "страшнейшая из амортизации - амортизация тела и души". Можно понять Маяковского, который столь раздраженно резко и вместе с тем с такой открытой болью, отвечая на одну из записок о Есенине, говорил: "Мне плевать после смерти на все памятники и венки: берегите поэтов!"