Образ Христа в поэме "Двенадцать"

        Добро и зло... Понятия вечные и неразделимые. И, пока живы дух и сознание человека, они будут бороться друг с другом, добро будет "открываться" человеку, освещая ему путь к истине. И вечное стремление людей к добру непреодолимо. Прошло двадцать веков, а олицетворение добра и любви - Иисус Христос - жив в душах людей. К его образу обращались и будут обращаться писатели и поэты.

        В легенде о Христе и его учениках поэта привлекла не благостная церковная умиленность, не чудо "рукоположения", не мистика прозрения, а нечто земное, беспощадно трезвое, коренящееся во времени, способном очистить человека, что-то так перевернуть в нем, чтоб заплясали и вздыбились темные и светлые начала, связывающие с разъярившейся планетой, оборвавшей свои причалы и уносимой вдаль, в грозовое и прекрасное. А все прекрасное, как сказал Платон, трудно! Блок привел эту фразу дважды, в записной книжке и в тот же день в дневнике, в наброске пьесы о Христе. Судя по наброскам пьесы, Христу предназначалась главная роль. В поэме, как мы знаем, призрак Христа появляется лишь в ее последних тактах. Однако философская нагрузка образа Христа, пусть в иной форме, все же перешла в поэму.

        По представлению Блока, Христос - художник, он призван "впитывать" впечатления бытия и "возвещать" их сокровенный смысл. Окружающие могут быть "нищи духом", они "брякают" в пустоте душевной. "Между ними Иисус - задумчивый и рассеянный, пропускает их разговоры". Таким увидел Блок Христа 7 января 1918 года в несостоявшейся пьесе, но со следующего числа он уже приступил к работе над поэмой, в которой Христу оказалось уготовленной только призрачная роль.

        Приступая к поэме, Блок не отбросил ее главную "роль". Нет, задуманного Христа Блок сохранил; как автор, он близок Христу - художнику. В февральских записях по поводу "Двенадцати" Блок отмечает: "Что Христос идет перед ними - несомненно". Но Блок не поставил Христа "во главе" красногвардейцев. Он то ли "с ними", то ли над ними, то ли где-то впереди.

        Существует "страшная" и высокая правда о "Двенадцати", призванных через кровь и разрушения построить новый, справедливый мир, и есть правда Христа - художника, откликающегося на голос народа, но в женственной своей восприимчивости вобравшего в сердце свое всю сладостную греховность культуры. В поэме "Двенадцать" Блок следовал Пушкинской заповеди: искусство не нравоучение, а поиск истины. Ведь только что он взывал к интеллигенции - "родимой сволочи" - всем сердцем, всем сознанием слушать революцию. Ведь это и натолкнуло его на замысел представить в пьесе Христа, освобожденного от многовековых наслоений церковного ханжеского умиления, представить его живым человеком.

        Многие художники пытались изобразить в своих рисунках блоковского Христа. Своеобразное решение темы находим мы в иллюстрациях Натана Альтмана, который не только представил Христа в солдатской шинели, в ботинках и обмотках, приблизив его тем самым к облику красногвардейцев, но и "венчику из роз" поверх головы Христа придал нечто тернистое, нечто смахивающее на скрученную кандальную цепь.

        Блок, как и Булгаков, тоже мечтал написать если не роман, то драму о Христе как о человеке, живом историческом лице, и, подобно Булгакову, держал на столе книгу Ренана. Вместо драмы о Христе он узрел его - или его мистического двойника - "в белом венчике из роз", возглавляющим шествие красногвардейцев в "Двенадцати". "Поставить во главе красногвардейцев Христа означало со стороны поэта благословить революцию".