Детство прошло среди полей и степей. Рос под призором бабки и деда. Бабка была религиозная, таскала меня по монастырям. Дома собирала всех увечных, которые поют по русским селам духовные стихи от «Лазаря» до «Миколы». Рос озорным и непослушным. Был драчун. Дед иногда сам заставлял драться, чтоб крепче был. Стихи начал слагать рано. Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились и я их переделывал на свой лад. Стихи начал писать, подражая частушкам. В бога верил мало. В церковь ходить не любил. Дома это знали и, чтоб проверить меня, давали четыре копейки на просфору, которую я должен был носить в алтарь священнику на ритуал вынимания частей. Священник делал на просфоре три надреза и брал за это 2 копейки. Потом я научился делать эту процедуру сам перочинным ножом, а две копейки клал в карман и шел играть на кладбище с мальчишками (играть) в бабки. Один раз дед догадался. Был скандал и я убежал в другое село к тетке и не показывался до той поры, пока не простили. Учился в закрытой учительской школе. Дома хотели, чтобы я был сельским учителем. Когда отвезли в школу, я страшно скучал по бабке и убежал домой за 100 с лишком верст пешком. Дома выругали и отвезли обратно. После школы с 16-ти лет до 17-ти жил в селе. 17-ти лет уехал в Москву и поступил в университет Шанявского. 19-ти лет попал в Петербург проездом в Ревель. Зашел к Блоку. Блок свел с Городецким, а Городецкий с Клюевым. Стихи мои произвели большое впечатление. Все лучшие журналы того времени (1915) стали печатать меня, а осенью (1915) появилась моя первая книга «Радуница». О ней много писали. Все в один голос говорили, что я – талант. Я знал это лучше других. За «Радуницей» я выпустил «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Ключи Марии», «Трерядницу», «Исповедь хулигана» и «Пугачев». Скоро выйдет из печати «Страна негодяев» и «Москва кабацкая». В революцию был отмечен Троцким, как попутчик. Крайне индивидуален. Со всеми устоями на советской платформе. ( На этом первая часть автобиографии обрывается, и через неделю Есенин прислал мне остальное с припиской личного характера, в которой он говорил, что «сие есть – продолжение». Но больше последних 3-х страничек я не получил. Он обещал написать более подробно о своем путешествии по Европе и по Америке, но это намерение осталось невыполненным. С.Б.) В 1916 году был призван на воинскую службу. При некотором покровительстве полковника Ломана, ад`ютанта императрицы, был предоставлен ко многим льготам. Жил в Царском, недалеко от Разумника-Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. Она после прочтения сказала, что стихи мои красивы, но очень грустны. Я ответил ей, что такова вся Р о с с и я. Ссылался на б е д н о с т ь, климат и прочее. Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя. Отказывался, советуясь и ища поддержки в Иванове-Разумнике. В революцию покинул самовольно армию Керенского и проживал дезертиром, работая с эсерами не как партийный, а как поэт. При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине. Вместе с Советской властью покинул Петроград.. В Москве в 1919 г. встретился с Мариенгофом, Шершеневичем и Ивневым. Назревшая потребность в проведении в жизнь силы образа натолкнула нас на необходимость опубликования манифеста имажинистов. Мы были зачинателями новой полосы в эре искусства и нам пришлось долго воевать. Во время нашей войны мы попереименовывали улицы в свои имена и раскрасили Страстной монастырь в слова своих стихов. В 1920-21 (г.г.) ездил по России: Мурман, Соловки, Архангельск, Туркестан, Киргизские степи, Кавказ, Персия, Украина и Крым. В 22 году вылетел на аэроплане в Кенигсберг. Об`ездил всю Европу и Северную Америку. Доволен больше всего тем, что вернулся в Советскую Россию. Что дальше – будет видно.